Только глубоко личное

«Есть время разбрасывать камни и время собирать камни». Пора собирать воспоминания о своем пути в каратэ Кекусинкай. Мое знакомство с каратэ началось в середине 70-х годов — чуть позже, чем возникла первая Московская секция А.И.Танюшкина. О ней я еще понятия не имел. Однако мир «самурайского андеграунда» оказался тесен.

В секции Юры Вдовина (ученика Сато) текучка была «образцовая». Занятия он посещал изредка и вскоре возложил ответственность на меня. Продержался я там около трех лет. У Вдовина работали в контакте, но реальной защиты не знали. В спаррингах у меня появилась необычайная жесткость (за это и прозвали меня «гладиатором»). Потом пришлось долго изживать этот порок, но тогда многие гордились, когда проливалась кровь.

Чуть раньше к Вдовину попал Слава Кузнецов, а после меня Володя Слуцкер. Забавно, что этот обладатель 2-го дана, бизнесмен и генеральный спонсор нашей Федерации тогда получал базовую технику сито-рю через мои руки. Вдовин был близким приятелем Коли Миленчука, который имел по Кекунсикай коричневый пояс (по старой системе). Он-то и стал снабжать Вдовина «секретной» информацией. Там мы узнали мягкие блоки и получили представление о реальной защите. Появился интерес к самому действенному стилю каратэ, что признавал и сам Вдовин. Он же рассказывал небылицы о своем личном обучении у легендарного и непобедимого Танюшкина, о польском лидере Анджее Древняке, который приезжал тогда в Москву. С присущим ему артистизмом, Вдовин стал рупором Миленчука (о чем тот, наверное, и не знал).

Первым «переметнулся» в школу на «Войковской» предприимчивый Слава Кузнецов (в секцию к Олегу Игнатову). Чуть позже к Танюшкину ушел и Слуцкер. Кузнецов взахлеб рассказывал о мощной системе подготовки, необычайной дисциплине и организованности школы Кекусинкай. Я «созрел» и где-то в мае 1977 года получил разрешение посетить занятия Игнатова. А в новом сезоне надеялся начать тренировки на «Войковской». То, что я увидел у Игнатова было совершенно непривычным. К концу тренировки стены и пол зала были мокрыми. Я видел тяжкий, но радостный труд ребят и оценил дисциплину.

В начале сентября, однако, меня подстерегло искушение попасть под крыло А.Штурмина и его соратника Т.Касьянова, которые занимались на «Маяковке». О Штурмине я слышал немало восторженных слов, а Вдовин, который, кажется, рекомендовал ему некоторых ребят назвал его «хорошим человеком», который, правда, по его словам, нигде толком не учился. И вот по большому «блату» (без протекции Вдовина) я был удостоен посещения секции Штурмина. Впечатление по-своему было ярким. В зале висел демагогический транспорант с цитатой из В.И.Ленина, о том, что преступно не использовать оружие врага. Сама тренировка являла разительный контраст с тем, что я видел на «Войковской». Я уже мог распознать абсолютную нереальность и декоративную условность техники. Здесь никто не потел, потому что большую часть времени Штурмин рассказывал байки о восточных мастерах. Неприятно поразила надменность старых учеников и подобострастие младших, которые разбивали лбы в бесконечных ритуальных поклонах. Тогда я твердо решил, что если меня не возьмут в Кекусинкай, то чем заниматься у Штурмина, лучше заниматься самому. Но меня взяли.

Попал я к Олегу Игнатову. Он был прекрасный методист, «пахал» вместе со всеми, а главное нес этику и дух Кекусинкай. Позже, когда начались разные интриги, я ни разу не усомнился в исключительной честности и порядочности Олега. Он любил своих ребят заботился о них и заслужил огромное уважение воспитанников. Запомнилась его манера вести бой, очень экономная, мудрая, дающая убедительные результаты.

В то время, когда я пришел в школу, Танюшкин как раз уехал в Польшу и был в Союзе наездами, проводя тренировки, сборы и соревнования. Все с нетерпением ждали каждого появления сэнсея. Впервые я увидел его в зале, куда он зашел в гражданской одежде и рассказывал новости тамошней жизни и обучения у лучших мастеров Европы (Холландера, Коллинза). Он чуть-чуть показал элементы «экзотической» техники и это было достаточно, чтобы оценить необыкновенную силу и пластичность его движений. Второй раз я увидел его с демонстрацией Сантин-но-кати на чемпионате в Зеленограде. Его Ибуки я бы сравнил тогда только с ревом ракетного сопла. Он генерировал и излучал необычайную энергию.

Наконец, по рекомендации сэмпая, я попал на летнюю школу в Казань. Впервые я увидел сенсея в действии, и это был решающий момент в моей «самурайской» судьбе. Танюшкин воспринимался мной как сгусток львиной энергии, команды, которые он подавал глуховатым, но сильным голосом, напоминали львиное рычание. Он явно был «заряжен» европейскими сборами и был идеальным проводником идеи Кекусина. Я понял — это мастер и лидер, наделенный способностью объединять людей и увлекать за собой. Казанская школа с изнурительными тренировками под непрерывным моросящим дождем, холодом и ночной тренировкой, общим монастырским укладом стала для меня посвящением в таинства традиции боевых искусств. Зажженный тогда учителем огонь я несу до сих пор, невольно или осознанно зажигал тех, с кем сводит меня судьба.

Потом были другие школы и, наконец, первые регулярные (хотя и недолгие) занятия в секции Александра Ивановича в МИИТе (после его возвращения из Польши). Он установил местный отбор — остались самые достойные и трудолюбивые. Пропуски занятий были немыслимы. Люди приносили справки не только от врача, но и из парткома, чтобы оправдать «прогул». Я и не рисковал даже тогда, когда мучился с зубной болью и еле стоял на ногах после тяжелого отравления. Конечно, и выкладывался сверх предела. Был я уже «стреляным воробьем» по милости своего сэмпая. Еще в самом начале занятий у Игнатова я пропустил одну тренировку в связи с защитой своей диссертации. Сэмпай признал эту причину уважительной и ограничился только ритуальным наказанием — мне пришлось перед всей групой проползти «крокодилом». О тренировках в МИИТе сохранилось впечатление «экстрасенсорного» свойства. Я впервые во время «строевой подготовки» оказался вблизи сэнсея и ощутил мощь его энергетической волны. Неудивительно, потому что он способен «зарядить» множество людей, сплотить их духовно и управлять нашим воинством» подобно тому, как хороший дирижер управляет симфоническим оркестром. Я не знаю в России мастера, который смог бы создать столь сильную школу и организацию международного уровня как мой сэнсей...

В годы «глухого подполья» с немногими друзьями и учениками я ушел в леса. Тренировались мы в любые сезоны, в любую погоду (а чаще в непогоду), днем и даже ночью. Тогда Александру Ивановичу полуофициально разрешили вести занятия с личным составом ГАИ на «Рижской». Он постарался «протащить» туда нелегально несколько учеников (в том числе Юру Хренова, Валеру Высоцкого и меня), хотя появляться там можно было только эпизодически. Однако сэнсей знал, что «зеленые братья» не прекращают трудиться. Когда на «Рижской» проходила аттестация, мы получили туда допуск и успешно сдали экзамен (я даже перескочил через два пояса и был удостоен 2-го кю по старой методике). Не забуду, что сэнсей в итоге сказал работникам милиции: «Вот, вы их гоняете по лесам, а с них надо брать пример».

Несколько позже Александр Иванович привлек меня к составлению одной справки о развитии каратэ в Европе, в том числе в «братских странах». Правда, местные власти она не убедила. Зато эта совместная работа над текстом послужила толчком к дальнейшим нашим контактам. Хотелось до очередного отъезда Александра Ивановича в Польшу научиться как можно большему и как можно больше записать, чтобы иметь программу занятий в его отсутствие. Немало времени провел я в его служебном кабинете. Там я впервые узнал тонкости правильного формирования тела, «постановки» живота и др. Мы обсуждали концепцию и детали программы. В результате лихорадочной работы появились два солидных по объему пособия, где был обобщен его опыт и методика обучения спортивному и прикладному каратэ. По этой системе с небольшой группой друзей и учеников я и вел занятия. Александр Иванович приезжал, давал задания, проверял то, что сделано, и всегда удивлялся нашим успехам. Методика работала! Тогда мы и не думали, что эти пособия станут основой ныне завершающейся серии методичек, которую издает наша Федерация.

В краткие и драгоценные встречи с учителем и мне открылись глаза на многое. Стало понятно прикладное значение канонической техники. Показы ката сэнсеем убеждали в своей реальности. Они несли дух и смысл боевого искусства. Но, пожалуй, величайшим наслаждением было стоять в паре с Танюшкиным. Только этот опыт постепенно помогал мне избавляться от дуоовои жесткости сито-рю и перенимать (насколько было возможно) неуловимую пластику мастера. Лишь тогда я ощутил вкус настоящего боя. Александр Иванович работал очень мягко, контролируя себя, сообразно нашему уровню. Но стоило кому-то прибавить «жару», как он делал то же самое — и все становилось на свои места. Эти встречи на «Варшавке» на окраине леса, где росла могучая липа, были счастьем. Позже, когда занятия проходили уже в зале рядом с домом сэнсея, меня неудержимо тянуло туда не только для того, чтобы поучиться кихону, ката, но и постоять в паре с учителем...

Личные воспоминания несколько заслонили облик Александра Ивановича — организатора. А ведь в самые отчаянные годы он поддерживал связь со своими учениками в разных регионах, сумел вселить в них надежду и верность общему делу. С.Степанову, А.Алымову, А.Абросимову, Е.Исаеву и многим другим удалось на местах подготовить кадры инструкторов и спортсменов. Вот почему обладая «людскими ресурсами» и методической базой за считанные годы Федерация Кекусинкай смогла сделать стремительный скачок и заслужила международное признание. Это было бы немыслимо, если бы 20 лет назад не была создана настоящая Школа. Она доказала жизнеспособность в самых неблагоприятных условиях. Поэтому есть надежда, что в условиях нормального развития ее подлинный расцвет еще впереди.