Борьба и противник в духовном измерении
Тэги: спорт
На наших соревнованиях теперь не часто можно услышать возгласы "убей его", "он твой", "мочи". И все же такие призывы порой доносятся: из рядов возбужденной публики, от одноклубников, сотоварищей по команде и даже от тренеров. В подобных формах моральной поддержки бойца и психического подавления его противника выражается не просто недомыслие или невоспитанность. За ними — фундаментальная проблема, связанная с духовной эволюцией человека и путями этой эволюции. Проблема эта может быть выявлена через рассмотрение борьбы, отношений противоборствующих сторон и сил, — но не в обыденно-заземленном, а в высоком духовном измерении.
Переход на духовный уровень рассмотрения занятий каратэ вполне отвечает характеру этого "дзэнского вида борьбы", освященного идеалами Будо (воинского пути) и Бусидо (пути воина). Понимание Кекусин Будо-каратэ как "союза искателей Абсолютной Истины" на пути боевого искусства и есть его осмысление в духовном измерении. Подлинному боевому искусству позиция "убей его" или "мочи" совершенно чужда, о чем постоянно твердили старые мастера. Их наставления были двоякого рода, ибо предназначались для учеников, находящихся на разных уровнях духовной зрелости (т. е. на различных этапах духовной эволюции). Самый широкий, внешний или экзотерический круг составляли так называемые "внешние" ученики (по-японски, "сото-дэси"). Сообразно уровню своего развития они получали духовные знания в упрощенной форме. Главный упор в их воспитании делался на этику и мораль боевого искусства. Соблюдение принятых в обществе норм поведения, этикета и ритуалов помогало отвратить воспитанников от зла и сделать их носителями добра.
Даосские наставники школ ушу говорили: "Прежде чем учиться искусствам, познай ритуал. Прежде чем заняться воинским искусством, уясни, что есть добродетель (дэ)". Поэтому в школах производился строгий отбор и действовала целая система запретов на обучение тех, чей моральный облик противоречил духовно-нравственным принципам боевых искусств. Считалось, что ушу не должны заниматься люди "душевнобольные, любители азартных игр, своевольные, самодовольные, с разбойничьими повадками, неискренние, не имеющие чувства справедливости, алчные, сладострастные, хилые". Мастера не должны были обучать тех, кто "не совершенствует ни гражданских, ни воинских добродетелей", кто "учится ради наживы", "проникнут духом пошлости", кто "своим искусством тешит народ на площадях" или "интересуется только техникой". Ученикам же запрещалось "обманывать людей", "быть высокомерными", "выражаться дурно", "распутничать", "пьянствовать", "играть в азартные игры", "быть жадными", "воровать", "быть драчливыми" и, главное, "убивать". А вот каким виделся настоящий мастер воинского искусства:
Держится радушно и вежливо.
Духом всеобъятен и возвышен.
В учении открыт другим.
Даже в соперничестве — благородный муж".
Такая характеристика приложима к людям высокой духовной зрелости, приобщенным не только к внешнему соблюдению этикета и ритуалов, но посвященных в их глубинный внутренний смысл. Недаром даосские наставники утверждали, что "заниматься воинским искусством и не заниматься внутренним достижением (гун-фу) — значит прожить жизнь впустую". Они, конечно, знали, что "нельзя достигнуть внутреннего совершенства, не обретя совершенства внешнего", но прекрасно понимали и то, что "непосвященные не ведают истока внутренней силы. Поэтому они только машут руками и ногами и не могут постичь сокровенный смысл воинского искусства". Вот почему, наряду с широким кругом "внешних" учеников, существовал узкий круг учеников "внутренних" (по-японски, "ути-дэси"), посвященных в сокровенные духовные знания и обладавших соответствующим духовным опытом. Этот узкий круг "ути-дэси" образовал эзотерическое (т. е. внутреннее) ядро школ, наследовавших эзотерическую же традицию передачи тайных знаний.
Даосские и дзэнские источники, связанные с практикой боевых искусств, содержат на это множество указаний. Замечательным подтверждением существования посвященных адептов боевого искусства и непосвященных учеников служит "Песнь о секретных наставлениях", принадлежащих мастеру тайцзицюань Чэнь Чансину и изложенная в двух соответствующих вариантах. Вначале дается "эзотерический вариант":
Нет форм и нет образов.
Откликаясь вещам, блюду естественность,
На Западной горе висят музыкальные пластины.
Рычит тигр, кричит обезьяна,
Вода чиста, река покойна.
Несет воды река, расстилается море,
Природа постигнута и свершилась судьба".
Затем мастер приводит экзотерический, т.е. "общепонятный" вариант (разумеется, для учеников, уже приобщенных к традиции даосизма):
"Забываю себя и других,
внутреннее и внешнее — одно.
Следую желаниям сердца,
весь открыт Небесному простору.
Очищаю в себе иньское семя,
сердце умерло, а дух живет.
Кровь и энергия привольно текут,
все тело наполнено духом".
внутреннее и внешнее — одно.
Следую желаниям сердца,
весь открыт Небесному простору.
Очищаю в себе иньское семя,
сердце умерло, а дух живет.
Кровь и энергия привольно текут,
все тело наполнено духом".
В этих трепетных строках — вся полнота непосредственного мистического опыта единения с несказанным и всеохватным Божественном началом вселенной, условно именуемым Путем (Дао) и Пустотой. У основоположника даосизма Лао Цзы есть на подобный опыт прямое указание: "Воин, осуществляющий совершенствование, в древности находился в состоянии мистического проникновения в мельчайшее и тончайшее, в глубинах, не поддающихся познанию". Лао Цзы подразумевает здесь высокопосвященного или "высшего" воина. Согласно его определениям, "низший воин, внимая Пути, громко смеется над ним", "средний воин" — "то хранит, то утрачивает", "высший" же воин, "внимая Пути, усердно движется по нему". Естественно, что разным ступеням посвящения соответствовали и различные духовные достижения. Вот как сформулировал мастер школы синъицюань Го Юньшэнь "три истины совершенствования":
"Первая: тренирует семя, чтобы превратить его в энергию.
Вторая: тренирует энергию, чтобы превратить ее в дух.
Третья: тренирует дух, чтобы возвратиться Пустоте".
Недаром и все внешние проявления в боевых искусствах связывались посвященными мастерами с внутренними состояниями. "Обучение внешнему через внутреннее" стало одним из множества фундаментальных приемов. Все стойки, позиции и технические действия получали истолкование в философско-религиозных понятиях Беспредельного, Великого предела, двух сил мироздания (Инь и Ян), находили выражение в символике триграмм и гексаграмм {например, в школе "Кулак восьми триграмм"). Духовная практика боевых, искусств, причастных к древней эзотерической традиции, таким образом, рассматривалась rак "возвращение к пустоте", а "истина кулачного боя" сливалась "воедино с путем великих мудрецов".
Воссоединение Кекусин-каратэ с традицией Будо было для Масутацу Оямы вполне осознанным единением с "путем великих мудрецов". Как известно, происходило оно именно тогда, когда, уклоняясь от Пути и превращаясь в спорт, каратэ заметно изменило духовные ориентиры и мотивацию к занятиям. Осмысление Кекусин Будо-каратэ в духовном плане коренным образом меняет подход и к той состязательной практике нокдаун-турниров, которые внешне ближе всего примыкают к спорту, легко отождествляясь с ним западным сознанием. Между тем не только идеолог Будо-каратэ Масутацу Ояма, но и всемирно известные бойцы Кекусина (такие как японец Кейдзи Сампэй или европеец Мишель Ведель) с высот своих личных достижений и опыта подчеркивают духовную сущность каратэ, которая проявляется и в соревновательной борьбе. Сампэй, например, утверждает, что "победа в бою важна лишь как цель, мотивация для тренировок и размышлений, т. е. для развития тела и духа... Поражение в равной степени важно, пока вы учитесь на своих поражениях". Подобный подход в принципе исключает враждебное отношение к противнику, который выступает своего рода учителем, а значит и союзником на пути самопознания через практику боевого искусства. Такая мотивация к бою, как деньги, несравнима с идущим изнутри стремлением бойца победить — несмотря на все трудности и боль. Это значит прежде всего — победить Самого себя.
Многолетний опыт воспитания бойцов Кекусина в таком духе приводит к тому, что во всем мире они имеют сходный менталитет, а на этой основе возникает чувство родства и даже братства, которое оказывается выше национальных, расовых или религиозных различий. Проявление подобного возвышенного чувства, можно наблюдать не только на тренировочных сборах, в лагерях, но даже на татами после тяжелейших боев. Неподдельное обнаружение дружеских чувств и расположения к противнику не остается незамеченным у публики. А это создает особую атмосферу благожелательности, которая не часто возникает в спорте. Бойцы знают, что человек на татами, как на ладони. Чтобы так открыться — противнику и самому себе, — нужна смелость. Зато нигде бойцы не узнают друг друга и себя столь быстро и полно, как на татами. Поэтому единоборство возвышается до особого вида общения, который в идеале направлен на достижение духовного родства и единения с противником.
В действительности же это верно в той мере, в которой боец осознает кумитэ в Будо-каратэ как некий священный (сакральный) ритуал. Именно как "ритуал" и своего рода "жертвоприношение", где проливаются "пот, кровь и слезы Кекусинкай", понимал Кекусин-кумитэ Масутацу Ояма. Пот проливается в упорных тренировках, без которых Кекусин немыслим, кровь — в тяжелых боях. И то, и другое превращается в ритуал духовного очищения, знаком которого выступают облегчающие душу слезы. Это слезы Майкла Томпсона, потерпевшего поражение, слезы Акиеси Мацуи, одержавшего победу, слезы некоторых наших учеников, выдержавших изнурительный экзамен и спарринговый тест...
Во имя чего многообразные "ритуалы" искусств Будо — от этикета додзе до кумитэ с полным контактом? Зачем "жертвоприношения" - повседневные тренировки, экзамены, нокдаун-турниры? Для чего существуют школы, воспитываются бойцы, ищущие соперников и готовые погрузиться в стихию борьбы? Попытки серьезно разобраться в этом ведут к иным более общим вопросам, которое в газетной публикации можно лишь затронуть. Но вовсе отмахнуться от них нельзя, ибо выдвигает их само реальное взаимодействие эзотерической традиции искусств Будо и явно экзотерических форм существования современного западного спорта. Чем живет современный спорт, испытывающий колоссальный натиск "рыночных отношений" и коммерческой мотивации? Каковы его собственно духовные ориентиры и истоки? Многие давно поняли, что "на Востоке ничего не делается просто так". Но так ли уж "проста" западная традиция единоборств, зародившаяся еще в античной Греции и подарившая миру современный спорт и "олимпийское движение"? Возможно ли (и в каком смысле) говорить о глубинном духовном родстве Востока и Запада? Если да, то не может ли это вселить надежду на относительно гармоничное единение состязательной практики искусств Будо с современными формами спортивных единоборств? И не поможет ли это, в частности, обрести возвышенное понимание смысла Борьбы и предназначения Противника?
Итак, по порядку. Современный спорт, как известно, все больше смыкается с "индустрией развлечений". Это ведет к его деморализации и духовной деградации. Превращаясь в развлечение, борьба закономерно возбуждает в публике жажду крови. Конечно, нынешние призывы "убей его", в спортивных матчах и даже "гладиаторских" боях с тотализатором или представлениях типа кэтча, не принято воспринимать всерьез, ведь даже в коммерческом спорте со смертью играют "понарошку". Однако человеческая память хранит вюспоминания о вполне серьезных играх со смертью в римских цирках, где соблазненная лозунгом "хлеба и зрелищ" и опьяненная кровью гладиаторов толпа диктовала бойцам смертные приговоры, опуская большой палец книзу. Подобное сравнение нельзя абсолютизировать, оно лишь указывает на тенденцию. Но нельзя также за благодушным отношением к коммерческому спорту не видеть той нарастающей опасности для человеческих душ, которая сопряжена с экономикой рыночных отношений. И чем больше в государстве беспорядка, тем больше эта опасность.
В свое время великий Платон создал немеркнущий образ "самого жалкого человека в самом низменном государстве" (т.е. в условиях тиранической диктатуры). В монументальном "Государстве" античный мудрец дал глубочайший анализ законов духовной эволюции, судеб и природы душ человеческих. Выступая наследником "сокровенного" орфико-пифагорейского учения о метемпсихозе ("переселении душ"), Платон уделил внимание двойственной природе Человеческой души как раз в интересующем нас плане. Согласно "эзотерическим воззрениям, душа человека являет собой арену борьбы двух начал: возвышенного, духовного, божественного и низменного, телесно-материального, животного. Здесь узел проблемы, развязывая который можно приобщиться к пониманию высшего смысла Борьбы и предназначения Противника. А это далеко небезразлично и для судьбы каратэ в мире современного спорта.
По существу, душа бойца, ищущая опоры в духовности традиции Будо, будучи вовлеченной в спортивные состязания с преобладающей материально-денежной, либо корыстно-престижной мотивацией, оказывается как бы "распятой на кресте". Она — на перекрестье "вертикального столпа", устремленного к высям духовной эволюции , и "горизонтальной перекладины", задающей противоположное направление для суетных телесно-материальных перемещений. Этот образ, рожденный из бесконечной глубины символики креста, выражает не только положение "распятой" души, но и состояние ее "крестных мук". Задача человека, избравшего Путь, в этом смысле состоит в том, чтобы совершать духовное восхождение. Но он не может уничтожить заданную свыше природу, устраняя или подавляя животное начало. Он может лишь преображать его, приводя к гармонии с божественным началом, искру которого он также изначально несет в себе. Этот путь Преображения человека и есть Единение его с Божественным началом мироздания или обретение Царства Небесного в своей душе под знаком безраздельного господства Духа.
Такова сущность Божественного Закона духовной эволюции, предстающего через многоразличие образов, форм, учений, В том же, например, суть практики йоги — всех ее разновидностей, включая "йогу борьбы", которую представляют искусства Будо. Любопытна "эзотерическая этимология" слова "йога". Его смысловые оттенки указуют не только на божественное руководство процессом самопознания человека, но также на божественный характер приобретенного таким путем знания или ведения. Суть йоги состоит в подведении телесно-материальной, животной природы человека (т.е. его "эго") под "иго" (ярмо) его высшего "Я". Образ надевания духовного "ярма" на животную природу человека тождествен христианскому представлению о "рабе Божьем". Недаром Господь воспринимается христианами как верховный Пастырь стад человеческих, подобно тому, как сам человек является пастухом для низших животных. Кстати, этот образ встречается еще у Платона. Что касается адепта йоги, наделенного высшим ведением, то прямым его аналогом, например, в русском фольклоре, предстает "баба-яга"...
Одним из ключей к пониманию двойственной природы человека служит определение его положения в общей структуре мироздания. Оно хорошо представлено древней мифологической триадой: "Небо — Человек — Земля". Небо — символ мира духовного, "ноуменального" или Истинного Бытия. Земля символ мира материального, "феноменального" или "инобытия". Человек живет на Земле, т. е. в материальной среде "инобытия", где все текуче, подвержено превращениям, все преходяще и смертно. Именно в этом "феноменальном", вещественном мире все вовлечено в борьбу, войну или распрю. Недаром Гераклит объявлял их "отцом" всех вещей, т.е. законом "инобытия". Однако, живя на Земле, человек испытывает врожденное и вечное (путь и заглушаемое земными страстями) тяготение к духовному, к мудрости. Осознание человеком своей двойственной природы, выбор пути духовной эволюции, проявляющийся в стремлении "уподобляться Богу в меру сил" — есть поворотный момент в его судьбе. Человек укрепляет веру в возможность обрести некогда утраченные им Единение и Гармонию с Божественным началом Вселенной.
Существует общеэзотерическая доктрина об Инволюции и Эволюции, которая также освещает двойственность природы человека. Согласно ей, есть два встречных процесса: Инволюция Истинного Бытия (т.е. Божественного Духа) в материальное "инобытие" и Эволюция различных форм "инобытия" к Духовному Единению. Как разумное живое существо, человек знаменует собой переломным момент общей Эволюции. Ему предназначено осознать свой духовный исток и вернуться к своему "Отцу", обретя в Истинном Бытии мир и покой. Именно в этом эзотерический смысл христианской притчи о блудном сыне. Библейская же легенда о "грехопадении" Адама символизирует Инволюцию Духа в материю. В результате духовный Первочеловек меняет свои "световые" одежды на "кожные" одежды человека земного. О привнесении в изначально божественную природу земного, "титанического" начала повествует также миф о Дионисе...
Представления о двойственной природе человека нашли в родственной эзотерической традиции разнообразное терминологическое выражение. Материально-чувственное, животно-эгоистическое начало получило, например, наименование человека "земляного" или "внешнего". Духовное, божественное начало, напротив, закрепилось в наименованиях человека "небесного", "идеального", "истинного", "внутреннего". "Внутренний голос" Сократа — одно из проявлений божественного начала в человеческой душе, которое иначе зовется "сияющим двойником" присутствующего в ней "инобытийного" начала. Примечательно, что осознание борьбы "внешнего" и "внутреннего" человека и символическое представление человека как участника драмы Духовной Эволюции нашли театрализованное воплощение в священных древних ритуалах египетских и греческих мистерий. Посвящаемый в таинства (мист) в ходе борьбы с самим собой должен был пережить символическую смерть и возродиться к вечной жизни. Эта душевная борьба (так как реальное единоборство) происходило "на грани жизни и смерти". На пути посвящения миста ожидали тяжелые испытания, требовавшие веры и мужества. Победа "внешнего" человека в его душе в экстремальной ситуации мистериального посвящения могла привести к психическому надлому, помутнению разума, а то и к физической смерти. Вот почему таинства посвящений строго оберегались от профанов. Немногие избранные, обладавшие решимость и духовной зрелостью, были способны одержать победу над своим "внешним" человеком. Однако, когда это происходило, то они начинали видеть мир не "телесными", но "внутренними" или "духовными" очами.
Для нашей темы чрезвычайно важно, что осознание человеком своем двойственной природы, превращает самопознание в арену Душевной борьбы - "внутреннего" с "внешним", божественного с животным. Узрев глубинный смысл Борьбы и опознав своего главного Противника в опыте мистериального посвящения, человек по-новому начинает воспринимать любые противоборства, в которые он вовлечен на внешнем физическом плане (от спортивных состязаний до военных действий). Как посвященный, он способен осмыслить их во внутреннем, духовном измерении. Такую же способность приобретал адепт Будо. От восприятия борьбы на чисто физическом плане он постепенно переходил к постижению ее внутреннего глубинного смысла. И тогда, в согласии с эзотерическими воззрениями даосизма и дзэна, высшая цель Борьбы прозревалась в отказе от борьбы и в "недеянии". Замечательно сказано об этом у Лао Цзы:
"Совершенствующийся в деле воина не воинствен.
Совершенствующийся в битвах не гневлив.
Совершенствующийся в победах над противником не вступает в контакт".
Достижение такого состояния духа и понимания означало полное согласие с Высшим Законом, обретение гармонии с миром. Мастер боевого искусства, научившийся одерживать победы не только без оружия, но и вообще без боя, был достоин называться Мастером Жизни. На Востоке есть немало легенд о посвященных мастерах, которые мгновенно распознавали равенство своих сил и духовную общность. Не вступая в единоборство они сохраняли в душах своих мир и покой. Обретение "мира и покоя", "мира и гармонии", "мирной безопасности", "мирного сознания", смысл которых был вложен Гитином Фунакоси в название ката "Пинан", можно считать и символом Пути боевого искусства.
Затронутая "мирная" устремленность боевых искусств на Востоке выражается в естественном совмещении занятий мастеров "дзэнских видов борьбы" стихосложением, каллиграфией, живописью, чайной церемонией. Таков, например, Тэссю Ямаока — знаменитый японский мастер меча, каллиграф и философ дзэна. Однако она коренится не в особенностях эпохи и культуры, а в общем экзотерическом понимании смысла Борьбы. Еще Платон утверждал, что "война существует ради мира, а не мир ради войны". Отсюда и платоновское понимание "гимнастики", которая в античной Греции включала все виды физических упражнений, борьбу и воинские искусства. Платон возражал против профанического разделения "гимнастических" искусств (предназначенных, якобы, лишь для развития тела) и искусств "мусических", венчаемых философией (предназначенных для развития души). Античный мудрец настаивает на том, что и "гимнастика", заботясь о теле, существует "прежде всего для души", для ее возвышения и умиротворения. Интересно, что именно посвященные античности являли своей жизнью примеры органичной совместимости "гимнастических" и "мусических искусств". И Пифагор и Платон были философами, знатоками "мирных" и воинских искусств, выдающимися атлетами. Посвященным был ученик Пифагора непобедимый борец Милон Кротонский, также друг Платона философ и военачальник Архит Тарентский. Платон упоминает также пифагорейца Икка тарентийца, который был известным философом, диетологом и учителем гимнастики. Это ему, со слов Платона, гимнастика служила завесой для "прикрытия посвящения в таинства божественный учений". Стоит заметить, что античные мифы рисуют знаменитых героев Ахилла и Геракла искушенными в "мусических" искусствах. Геракл к тому же был одним из получивших мистериальное посвящение в Элевзисе.
Причудливое переплетение восточных и западных влияний наблюдается в истории средневекового западно-европейского рыцарства. Рыцарская культура в период крестовых походов близко соприкоснулась с ближневосточными эзотерическими учениями. Некоторые рыцари, прославившиеся также как поэты и певцы (трубадуры, труверы, миннезингеры), получили посвящения в суфийских орденах. Интересно, что их творчество, как и восточных поэтов-суфиев, было пропитано религиозно-мистическим восприятием и символикой, таящей за земными образами воспевание божественной Любви. Один из таких посвященных странствующих рыцарей стал прототипом "рыцаря печального образа" в знаменитом романе Сервантеса. Дон Кихот сочетает в себе черты и христианского и суфийского посвященного. В романе эта фигура трагикомическая. Подвижничество Дон Кихота есть олицетворение непримиримой борьбы "ноуменальной" сущности человеческой души со всеми соблазнами, ложью и несправедливостью "феноменального" мира. Знаменательно, что этот воин-подвижник — странствующий рыцарь. А странничество в эзотерическом символизме есть еще иносказание мытарств души в "феноменальном" мире. Вот почему комические внешние обстоятельства странствий Дон Кихота обретают внутреннюю трагическую окраску. Истоки данного символизма есть еще у Гомера, который, как и многие поэты античности, был посвященным. Недаром его "Одиссея" у неоплатоников (например, у Порфирия, Прокла) получила духовно-эволюционное истолкование — как живописание странствующей в мире "инобытия" души, возвращающейся в итоге к своему "Отцу"...
Обращение к традиции искусств Будо со всей очевидностью покалывает, что за внешними атрибутами данного рода деятельности есть органично присущий традиции скрытый план духовного содержания. Взятая в духовном измерении, традиция "дзэнских видов борьбы" или даосских ушу, обнаруживает свой эзотерический характер. С этим связано особое понимание как высших целей воспитания воинов, так и глубинного смысла воинской практики. Отсюда переосмысление воинского искусства в религиозно-философском ключе, осознание его в самом мировом духовном контексте, переключение категории "борьбы" с внешнего плана во внутренний и установление гармоничного сопряжения обоих планов при безусловном господстве духовного начала. Сравнение восточной и западной ветвей эзотерической традиции позволяет увидеть их принципиальное единство в понимании высшего смысла Борьбы как Пути самопознания в действии и Противника — как участника некоего священного ритуала, благодаря которому осуществляется поступенно "мистериальное посвящение" воинов.
Интересно, что в современном западном спорте до сих пор сохранились следы древней ритуально-игровой деятельности. Но, конечно же, глубинный ее смысл утрачен, ибо спорт в целом приобрел внешний (экзотерический) характер. Представления об идеалах состязания, о спортивной этике, чести и совести, рыцарском отношении к противнику существуют как разрозненные моральные принципы и не складываются в общую картину Духовной Эволюции человека. Нормы морали и этики спортивного поведения отражены в правилах единоборств, призванных исключить наиболее опасные приемы, способные причинить увечья противнику или даже стать причиной его смерти. Однако спортсмены, тренеры и организаторы спорта знают этому подлинную цену. Тренеры подсказывают своим подопечным, как обманывать судей, выполняя приемы на грани "фола". И "мастера спорта" обязаны овладеть ими, чтобы добиваться победы. Заодно они усваивают и соответствующую "мораль". Бешеная конкуренция в спорте диктует "волчьи законы", которые не только деморализуют спортсменов, но и приводят их к физическому разрушению. Не будет преувеличением назвать использование допингов и анаболиков "чумой" современного спорта.
Готовность спортсменов жертвовать своим здоровьем и причинять вред сопернику во имя славы и наград вступает в вопиющее противоречие с провозглашаемыми возвышенными идеалами "олимпийского движения" и его лозунгами. При этом, если один из общепризнанных принципов олимпийского спорта — "Важна не победа, а участие", — все же задает (пусть слишком обобщенно) верную ориентацию, то наш доморощенный пресловутый лозунг — "От значка ГО к олимпийским медалям"— является блистательным примером чисто внешней мотивации и духовного уродства. Недаром, проходя духовно бессмысленный путь "от значка ГО к олимпийским медалям", многие чемпионы не находят смысла и на вершине спортивных достижений. Редкие исключения лишь подтверждают правило. Характерным исключением, например, было "озарение" одного из наших чемпионов мира по классической борьбе (конца 60-х годов). В узком круге друзей он признался, что только на пьедестале в США он впервые задался вопросами: "Зачем я здесь стою?" и "Что же дальше?" Застигнутый этими мыслями врасплох, он испытал шоковый эффект, подобный дзэнскому озарению. С момента пробуждения и начались его интенсивные духовные поиски. А сколько чемпионов и мастеров спорта продолжает "спать" — всходя на вершину и спустившись с нее?..
Для того, чтобы наглядней представить и лучше понять, какие духовные потери понесли современный спорт и "олимпийское движение", следует обратиться к их древнейшим истокам — "всегреческим играм", из которых более всего известны Олимпийские, а также Пифийские и Истмийские игры. Конечно, было бы ошибочным прямолинейно "противопоставлять современный спорт и "всегреческие игры" как экзотерический и эзотерический институты. "Всегреческие игры", помимо внутреннего, духовного плана содержания имели, естественно, и план внешней мотивации. Однако помимо того, что оба плана принимались во внимание, духовный смысл "всегреческих игр" имел преобладающую и безусловную ценность.
Античная традиция сохранила воззрения на Игры как на уподобление жизни, в которую вовлечены различные по духовному уровню категории людей. Мы находим их у Диогена Лаэрция. Он сообщает об уподоблении рода человеческого людям, собравшимся на "всегреческие игры", отмечая в отношении к ним принципиально разные позиции. В одном случае преобладает внешняя, корыстная мотивация, в другом — внутренняя, философская. Как на "всегреческих играх" одни соревнуются ради почестей и славы, другие приходят туда, чтобы выгодно продать или купить, лучшие же — для того, чтобы наблюдать за всем этим, так и в жизни: "одни служат славе, другие деньгам, те же немногие, кто, пренебрегая всем этим, занимается изучением природы, называют себя любителями мудрости, т.е. философами". Заметим, что быть философом, согласно Пифагору (впервые использовавшему данный термин), значит не что иное как "уподобляться Богу", который только и владеет искомой Мудростью.
Древние "всегреческие игры" имели очевидную мирную устремленность. Современный лозунг "О, спорт, ты — мир", находил в Играх буквальное подтверждение. Когда начинались Игры, прекращались войны. Однако, в отличие от современных, древние Игры служили еще символом одного из важнейших духовных принципов, который был сформулирован Платоном: "война ради мира, а не мир ради войны". Игры имели священный характер, посвящаясь определенным богам. Согласно мифам, Игры освящал своим присутствием лучезарный Аполлон Гиперборейский — владыка Мировой Гармонии, целитель душ и вождь посвященных. Таковыми же были, в той или иной степени, устроители и участники Игр. Символично, что в мирных состязаниях сходились не только борцы и панкратисты, но также поэты, музыканты, певцы, ораторы, философы. Как участники единого ритуала, имеющего оттенок мистериального действа, они олицетворяли борьбу противоположных сил, устремленную к Высшей Гармонии. То, что представало на внешнем зримом плане, по магическому закону всеобщей "симпатии" должно было вызывать соответствующий отзвук в "мире невидимом", в мире идеальных сущностей.
Эзотерическое понимание Игр как священного ритуала наделяло посвященных соперников чувством высокой духовно-приветственной ответственности. Бойцы, готовясь к состязаниям, подвергали себя всемереному очищению — соблюдая предусмотренную диету, воздержание, стремясь освободиться от эгоистических и корыстных желаний, чреватых озлобленностью или ненавистью к противнику. Примечательно, что атлеты-пифагорейцы, отличавшиеся особо добродетельным образом жизни, прославились своими успехами на Играх, а общий духовный подъем жителей пифагорейских центров "Великой Греции" (Южной Италии), прежде всего Кротона, Метапонта и Тарента, способствовал их военным успехам. Удивительно ли, что победители Игр, олицетворяя подражание идеальным, божественным образцам, удостаивались поистине божественных почестей? Ведь они являли собой героев, т.е. полубогов. Эзотерическую этимологию слова "герой", Платон раскрывает в своем диалоге "Кратил", связывая его по смыслу со словом "эрос". Посвященные видели в героях плоды божественной Любви к смертным. Появление героев среди людей означало пришествие богоподобных подвижников и учителей, т.е. существ, находящихся на более высокой ступени эволюции. Вот кем должны были видеться людям сведущим "лучшие из лучших" на "всегреческих играх"!
Признаки священного ритуала в древних Играх указывают на важную (если не господствующую) роль в них внутреннего, духовного плана содержания. Современная эстафета передачи олимпийского огня есть слабый отзвук былой одухотворенности всегреческих состязаний. Олимпийский огонь — это огонь божественный, непалящий, духовный. Символическими памятниками Огню стали египетские пирамиды, с которыми связаны таинственные ритуалы мистериальных посвящений. Недаром также духовным (а не астрономическим) символом античного космоса стал находящийся в его центре пылающий вселенский Очаг (Гестия). Вечно пламенеющий Очаг есть центр духовного притяжения для всех "искателей мудрости", на каких бы путях не свершался их поиск...
Духовная устремленность повсеместно и вовсе времена требовала подвижничества и героических усилий (в обозначенном эзотерическом смысле). Это должно быть понятно. Однако нужен еще решительный поворот и даже "взрыв" сознания, чтобы оно расширилось за пределы внешних ("феноменальных") проявлений боевого искусства, особенно каратэ, которое сегодня смыкается со спортом. Критерием такой подготовленности сознания является его способность постоянно удерживать скрытый план духовного содержания в любых проявлениях практики боевого искусства, касаясь тем самым "ноуменальной" и сферы Истинного Бытия. При этом, на определенном этапе осознания Пути. При этом, на определенном этапе осознания Пути, должна быть уяснена его духовная цель и сложиться система представлений, позволяющий видеть во внутреннем плане содержания боевого искусства закономерные связи. В нашем случае для осмысления Борьбы и Противника в духовном измерении необходимы соответствующие вехи и ориентиры для пересмотра религий боевого искусства. Попытаюсь сделать это беглыми штрихами.
Итак, анализ проблемы позволяет заключить, что в идеале Путь Будо-каратэ есть Путь самопознания, а его адепты — "искатели мудрости" и "стражи Божественного Закона". Если принять данную эзотерическую концепцию, то, по мере обретения соответствующего духовного опыта, привычные явления и отношения изменят свой облик, представят в духовном измерении и в своем идеальном значении. Вот некоторые из важнейших значений.
Школа Кекусинкай есть "общество", "союз", а точнее "братство". Общение "посвященных" членов школы — это обнаружение духовного родства. В таком общении основной тон задают "внутренние люди", т.е. носители божественного начала в каждой человеческой душе. Иерархия школы в содержательном плане — это иерархия мастерства и духовной зрелости, соответствующая определенным ступеням посвящения. В организационном плане эта иерархия выглядит несколько иначе и может быть уподоблена церковной, где есть служители и служащие, чины и чиновники...
3ал для занятий — "додзе", т. е. место, где ищут Путь. Это "храм" боевого искусства, где возносятся молитвы (чтение клятвы додзе, сеансы медитации), произносятся "проповеди" (наставления учителя), соблюдаются "ритуалы" (этикет додзе), идет повседневная служба (тренировки). Зал — это школа этикета, ритуала, духовно-нравственного воспитания последователей Будо-каратэ.
Один из "священных ритуалов" Будо-каратэ связан с кумитэ. Здесь есть свои ступени "посвящения" и подготовки сознания к работе и озарениям в экстремальных ситуациях. Это учебные кумитэ, спарринговые тесты, бои в нокдаун-турнирах, наконец, реальные бои, проводимые "на грани жизни и смерти". Учебные кумитэ и спортивные поединки, ограниченные правилами, являются самыми типичными "ритуалами" школы. Вот почему, когда Ояма говорит о возможности "ритуального" боя даже с братом или отцом, то за этим — признание кумитэ как "мистериального посвящения", где противник выступает союзником на Пути самопознания. Что же касается опасных боев без правил, на необходимости которых настаивает Ояма, то это тоже еще "ритуал", хотя и почти смыкающийся с жизнью. Почти, поскольку все опасные поединки включая бои с быками, у Оямы были результатом осознанного выбора. Иными словами, имея максимально непредсказуемый характер, сами по себе они были планируемыми и ожидаемыми. Это последняя ступень готовности мастера к любой неожиданной экстремальной ситуации, где должно спонтанно проявиться все его владение искусством и духовная зрелость.
Пожалуй, наибольший интерес может иметь эзотерическое истолкование "ритуала" проведения контактного боя в нокдаун-турнире. В центре внимания здесь должен быть поклон, который в дзэне рассматривается как едва ли не самая важная духовная практика. Говорят, что даже перед смертью, когда человеку уже ничего не остается, он должен быть готов поклониться. Поклон — это не просто знак уважения к официальным лицам турнира, к рефери и противнику. Это символ преодоления своего "эго" и духовной открытости бойца. Совершая поклоны на татами, боец включается в "ритуал", который имеет множество планов. Один из важнейших планов — это отношения с судьями, другой — с противником. Все судьи, и прежде всего рефери, выступают глашатаями Истины. Их долг и задачи в идеале также стремиться от эгоистических мотивов в вынесении решения (когда его приходится взвешивать на весах справедливости). Это нелегко, как нелегка любая духовная работа, тем более коллективная. Ее ближайшая цель — привести отношение между судьями и бойцами в гармоничное состояние. Следует заметить, что ритуальный характер проведения боя на татами превращает его в коллективную духовную практику. Она требует не только понимания, но и искусства участвовать в "ритуальном действе", владения церемониалом, а значит соответствующих упражнений. Необходима особая четкость и слаженность действий судейской бригады, рефери и бойцов, сдержанность и достоинство в поклонах и иных формах поведения. Все это создает не только внешний эстетический эффект, но и является показателем определенного уровня гармоничности взаимодействия участников.
Отношения между противниками заслуживают более развернутых пояснений, поскольку имеют прямое отношение к заявленной теме. Прежде всего, освобождаясь от цепей "эго", боец возвышается до сверхличного состояния сознания. При этом противник как личность исчезает. В мистериальном ритуале посвящения уже не важно кто есть противник — враг, друг, брат или отец. Достижение освобожденного сверхличного состояния сознания в принципе исключает ненависть к противнику (как и любые иные чувства в ходе боя). Однако вне боя, т.е. в личностном плане, противник заслуживает уважения, благодарности и любви, искренних проявлений дружеских чувств. Как непременный участник совместного "искания мудрости", противник становится союзником и всегда учителем — создавая препятствия, без преодоления которых невозможен интенсивный рост самосознания и духовного созревания. Это и есть позиция "истинного", "божественного", т.е. "внутреннего" человека в душе, возвышающего свой голос вопреки возможным эгоистическим доводам человека "внешнего".
Узреть смысл Борьбы и Противника в духовном измерении — значит испытать некое озарение. В сверхличном восприятии и божественном освещении сразу устраняются все препятствия, для объединенного сознания неодолимые. Конечно, и обыденное сознание, следуя вечному зову "истинной" части души, стремится к божественному. Но, оставаясь непросвещенным, оно творит себе кумиров. Посвященный же отторгает их от себя, что также есть аксиома эзотеризма. Согласно Плотину, открывший путь к прямому мистическому контакту с божеством, оставляет изваяния богов у входа в святилище. То же Плотин не без основания заявляет, что ему нет нужды ходить к богам в храм, ибо они сами приходят к нему. Здесь ключ к пониманию парадоксальных дзэнских призывов: "Убей Будду, убей патриарха" или сходных призывов адепта дзэна и Буси-До в "Хагакурэ": "Убейте богов, если они станут на вашем пути" или знакомой христианской заповеди: "Не сотвори себе кумира"...
Надеюсь, что столь сильная концентрация внимания на скрытом плане духовного содержания традиций искусств Будо внесла определенные изменения в привычные обыденные представления о Борьбе и Противнике. Неподготовленное сознание возможно будет выталкивать новые смысловые элементы, как слишком "идеальные", если не "идеалистические", т.е. далекие от реальной жизни. Однако признание чего-то "идеальным" вовсе не означает его оторванности от "материи" повседневности. Разве идеальные воззрения даосов не нашли полное и последовательное выражение во всех внешних проявлениях практики ушу? Разве то же самое не случилось с "дзэнскими видами борьбы"? Разве Масутацу Ояма, провозгласив идеалы Кекусин Будо-каратэ и одухотворяя его практику, пренебрег внешним планом ее реализации (создания международной организации, неутомимая пропаганда и пр.)? Конечно нет, идеалы, как и весь внутренний скрытый план духовного содержания традиции Будо-каратэ, обнаруживает свой смысл лишь в сопряжении с планом внешним, явным. И, дай Бог, чтобы это сопряжение было сбалансированным и гармоничным в духовной тональности. Ибо, в конечном счете, наша Школа такова, какой мы ее видим и будет такой, какой мы ее захотим видеть.
"Первая: тренирует семя, чтобы превратить его в энергию.
Вторая: тренирует энергию, чтобы превратить ее в дух.
Третья: тренирует дух, чтобы возвратиться Пустоте".
Недаром и все внешние проявления в боевых искусствах связывались посвященными мастерами с внутренними состояниями. "Обучение внешнему через внутреннее" стало одним из множества фундаментальных приемов. Все стойки, позиции и технические действия получали истолкование в философско-религиозных понятиях Беспредельного, Великого предела, двух сил мироздания (Инь и Ян), находили выражение в символике триграмм и гексаграмм {например, в школе "Кулак восьми триграмм"). Духовная практика боевых, искусств, причастных к древней эзотерической традиции, таким образом, рассматривалась rак "возвращение к пустоте", а "истина кулачного боя" сливалась "воедино с путем великих мудрецов".
Воссоединение Кекусин-каратэ с традицией Будо было для Масутацу Оямы вполне осознанным единением с "путем великих мудрецов". Как известно, происходило оно именно тогда, когда, уклоняясь от Пути и превращаясь в спорт, каратэ заметно изменило духовные ориентиры и мотивацию к занятиям. Осмысление Кекусин Будо-каратэ в духовном плане коренным образом меняет подход и к той состязательной практике нокдаун-турниров, которые внешне ближе всего примыкают к спорту, легко отождествляясь с ним западным сознанием. Между тем не только идеолог Будо-каратэ Масутацу Ояма, но и всемирно известные бойцы Кекусина (такие как японец Кейдзи Сампэй или европеец Мишель Ведель) с высот своих личных достижений и опыта подчеркивают духовную сущность каратэ, которая проявляется и в соревновательной борьбе. Сампэй, например, утверждает, что "победа в бою важна лишь как цель, мотивация для тренировок и размышлений, т. е. для развития тела и духа... Поражение в равной степени важно, пока вы учитесь на своих поражениях". Подобный подход в принципе исключает враждебное отношение к противнику, который выступает своего рода учителем, а значит и союзником на пути самопознания через практику боевого искусства. Такая мотивация к бою, как деньги, несравнима с идущим изнутри стремлением бойца победить — несмотря на все трудности и боль. Это значит прежде всего — победить Самого себя.
Многолетний опыт воспитания бойцов Кекусина в таком духе приводит к тому, что во всем мире они имеют сходный менталитет, а на этой основе возникает чувство родства и даже братства, которое оказывается выше национальных, расовых или религиозных различий. Проявление подобного возвышенного чувства, можно наблюдать не только на тренировочных сборах, в лагерях, но даже на татами после тяжелейших боев. Неподдельное обнаружение дружеских чувств и расположения к противнику не остается незамеченным у публики. А это создает особую атмосферу благожелательности, которая не часто возникает в спорте. Бойцы знают, что человек на татами, как на ладони. Чтобы так открыться — противнику и самому себе, — нужна смелость. Зато нигде бойцы не узнают друг друга и себя столь быстро и полно, как на татами. Поэтому единоборство возвышается до особого вида общения, который в идеале направлен на достижение духовного родства и единения с противником.
В действительности же это верно в той мере, в которой боец осознает кумитэ в Будо-каратэ как некий священный (сакральный) ритуал. Именно как "ритуал" и своего рода "жертвоприношение", где проливаются "пот, кровь и слезы Кекусинкай", понимал Кекусин-кумитэ Масутацу Ояма. Пот проливается в упорных тренировках, без которых Кекусин немыслим, кровь — в тяжелых боях. И то, и другое превращается в ритуал духовного очищения, знаком которого выступают облегчающие душу слезы. Это слезы Майкла Томпсона, потерпевшего поражение, слезы Акиеси Мацуи, одержавшего победу, слезы некоторых наших учеников, выдержавших изнурительный экзамен и спарринговый тест...
Во имя чего многообразные "ритуалы" искусств Будо — от этикета додзе до кумитэ с полным контактом? Зачем "жертвоприношения" - повседневные тренировки, экзамены, нокдаун-турниры? Для чего существуют школы, воспитываются бойцы, ищущие соперников и готовые погрузиться в стихию борьбы? Попытки серьезно разобраться в этом ведут к иным более общим вопросам, которое в газетной публикации можно лишь затронуть. Но вовсе отмахнуться от них нельзя, ибо выдвигает их само реальное взаимодействие эзотерической традиции искусств Будо и явно экзотерических форм существования современного западного спорта. Чем живет современный спорт, испытывающий колоссальный натиск "рыночных отношений" и коммерческой мотивации? Каковы его собственно духовные ориентиры и истоки? Многие давно поняли, что "на Востоке ничего не делается просто так". Но так ли уж "проста" западная традиция единоборств, зародившаяся еще в античной Греции и подарившая миру современный спорт и "олимпийское движение"? Возможно ли (и в каком смысле) говорить о глубинном духовном родстве Востока и Запада? Если да, то не может ли это вселить надежду на относительно гармоничное единение состязательной практики искусств Будо с современными формами спортивных единоборств? И не поможет ли это, в частности, обрести возвышенное понимание смысла Борьбы и предназначения Противника?
Итак, по порядку. Современный спорт, как известно, все больше смыкается с "индустрией развлечений". Это ведет к его деморализации и духовной деградации. Превращаясь в развлечение, борьба закономерно возбуждает в публике жажду крови. Конечно, нынешние призывы "убей его", в спортивных матчах и даже "гладиаторских" боях с тотализатором или представлениях типа кэтча, не принято воспринимать всерьез, ведь даже в коммерческом спорте со смертью играют "понарошку". Однако человеческая память хранит вюспоминания о вполне серьезных играх со смертью в римских цирках, где соблазненная лозунгом "хлеба и зрелищ" и опьяненная кровью гладиаторов толпа диктовала бойцам смертные приговоры, опуская большой палец книзу. Подобное сравнение нельзя абсолютизировать, оно лишь указывает на тенденцию. Но нельзя также за благодушным отношением к коммерческому спорту не видеть той нарастающей опасности для человеческих душ, которая сопряжена с экономикой рыночных отношений. И чем больше в государстве беспорядка, тем больше эта опасность.
В свое время великий Платон создал немеркнущий образ "самого жалкого человека в самом низменном государстве" (т.е. в условиях тиранической диктатуры). В монументальном "Государстве" античный мудрец дал глубочайший анализ законов духовной эволюции, судеб и природы душ человеческих. Выступая наследником "сокровенного" орфико-пифагорейского учения о метемпсихозе ("переселении душ"), Платон уделил внимание двойственной природе Человеческой души как раз в интересующем нас плане. Согласно "эзотерическим воззрениям, душа человека являет собой арену борьбы двух начал: возвышенного, духовного, божественного и низменного, телесно-материального, животного. Здесь узел проблемы, развязывая который можно приобщиться к пониманию высшего смысла Борьбы и предназначения Противника. А это далеко небезразлично и для судьбы каратэ в мире современного спорта.
По существу, душа бойца, ищущая опоры в духовности традиции Будо, будучи вовлеченной в спортивные состязания с преобладающей материально-денежной, либо корыстно-престижной мотивацией, оказывается как бы "распятой на кресте". Она — на перекрестье "вертикального столпа", устремленного к высям духовной эволюции , и "горизонтальной перекладины", задающей противоположное направление для суетных телесно-материальных перемещений. Этот образ, рожденный из бесконечной глубины символики креста, выражает не только положение "распятой" души, но и состояние ее "крестных мук". Задача человека, избравшего Путь, в этом смысле состоит в том, чтобы совершать духовное восхождение. Но он не может уничтожить заданную свыше природу, устраняя или подавляя животное начало. Он может лишь преображать его, приводя к гармонии с божественным началом, искру которого он также изначально несет в себе. Этот путь Преображения человека и есть Единение его с Божественным началом мироздания или обретение Царства Небесного в своей душе под знаком безраздельного господства Духа.
Такова сущность Божественного Закона духовной эволюции, предстающего через многоразличие образов, форм, учений, В том же, например, суть практики йоги — всех ее разновидностей, включая "йогу борьбы", которую представляют искусства Будо. Любопытна "эзотерическая этимология" слова "йога". Его смысловые оттенки указуют не только на божественное руководство процессом самопознания человека, но также на божественный характер приобретенного таким путем знания или ведения. Суть йоги состоит в подведении телесно-материальной, животной природы человека (т.е. его "эго") под "иго" (ярмо) его высшего "Я". Образ надевания духовного "ярма" на животную природу человека тождествен христианскому представлению о "рабе Божьем". Недаром Господь воспринимается христианами как верховный Пастырь стад человеческих, подобно тому, как сам человек является пастухом для низших животных. Кстати, этот образ встречается еще у Платона. Что касается адепта йоги, наделенного высшим ведением, то прямым его аналогом, например, в русском фольклоре, предстает "баба-яга"...
Одним из ключей к пониманию двойственной природы человека служит определение его положения в общей структуре мироздания. Оно хорошо представлено древней мифологической триадой: "Небо — Человек — Земля". Небо — символ мира духовного, "ноуменального" или Истинного Бытия. Земля символ мира материального, "феноменального" или "инобытия". Человек живет на Земле, т. е. в материальной среде "инобытия", где все текуче, подвержено превращениям, все преходяще и смертно. Именно в этом "феноменальном", вещественном мире все вовлечено в борьбу, войну или распрю. Недаром Гераклит объявлял их "отцом" всех вещей, т.е. законом "инобытия". Однако, живя на Земле, человек испытывает врожденное и вечное (путь и заглушаемое земными страстями) тяготение к духовному, к мудрости. Осознание человеком своей двойственной природы, выбор пути духовной эволюции, проявляющийся в стремлении "уподобляться Богу в меру сил" — есть поворотный момент в его судьбе. Человек укрепляет веру в возможность обрести некогда утраченные им Единение и Гармонию с Божественным началом Вселенной.
Существует общеэзотерическая доктрина об Инволюции и Эволюции, которая также освещает двойственность природы человека. Согласно ей, есть два встречных процесса: Инволюция Истинного Бытия (т.е. Божественного Духа) в материальное "инобытие" и Эволюция различных форм "инобытия" к Духовному Единению. Как разумное живое существо, человек знаменует собой переломным момент общей Эволюции. Ему предназначено осознать свой духовный исток и вернуться к своему "Отцу", обретя в Истинном Бытии мир и покой. Именно в этом эзотерический смысл христианской притчи о блудном сыне. Библейская же легенда о "грехопадении" Адама символизирует Инволюцию Духа в материю. В результате духовный Первочеловек меняет свои "световые" одежды на "кожные" одежды человека земного. О привнесении в изначально божественную природу земного, "титанического" начала повествует также миф о Дионисе...
Представления о двойственной природе человека нашли в родственной эзотерической традиции разнообразное терминологическое выражение. Материально-чувственное, животно-эгоистическое начало получило, например, наименование человека "земляного" или "внешнего". Духовное, божественное начало, напротив, закрепилось в наименованиях человека "небесного", "идеального", "истинного", "внутреннего". "Внутренний голос" Сократа — одно из проявлений божественного начала в человеческой душе, которое иначе зовется "сияющим двойником" присутствующего в ней "инобытийного" начала. Примечательно, что осознание борьбы "внешнего" и "внутреннего" человека и символическое представление человека как участника драмы Духовной Эволюции нашли театрализованное воплощение в священных древних ритуалах египетских и греческих мистерий. Посвящаемый в таинства (мист) в ходе борьбы с самим собой должен был пережить символическую смерть и возродиться к вечной жизни. Эта душевная борьба (так как реальное единоборство) происходило "на грани жизни и смерти". На пути посвящения миста ожидали тяжелые испытания, требовавшие веры и мужества. Победа "внешнего" человека в его душе в экстремальной ситуации мистериального посвящения могла привести к психическому надлому, помутнению разума, а то и к физической смерти. Вот почему таинства посвящений строго оберегались от профанов. Немногие избранные, обладавшие решимость и духовной зрелостью, были способны одержать победу над своим "внешним" человеком. Однако, когда это происходило, то они начинали видеть мир не "телесными", но "внутренними" или "духовными" очами.
Для нашей темы чрезвычайно важно, что осознание человеком своем двойственной природы, превращает самопознание в арену Душевной борьбы - "внутреннего" с "внешним", божественного с животным. Узрев глубинный смысл Борьбы и опознав своего главного Противника в опыте мистериального посвящения, человек по-новому начинает воспринимать любые противоборства, в которые он вовлечен на внешнем физическом плане (от спортивных состязаний до военных действий). Как посвященный, он способен осмыслить их во внутреннем, духовном измерении. Такую же способность приобретал адепт Будо. От восприятия борьбы на чисто физическом плане он постепенно переходил к постижению ее внутреннего глубинного смысла. И тогда, в согласии с эзотерическими воззрениями даосизма и дзэна, высшая цель Борьбы прозревалась в отказе от борьбы и в "недеянии". Замечательно сказано об этом у Лао Цзы:
"Совершенствующийся в деле воина не воинствен.
Совершенствующийся в битвах не гневлив.
Совершенствующийся в победах над противником не вступает в контакт".
Достижение такого состояния духа и понимания означало полное согласие с Высшим Законом, обретение гармонии с миром. Мастер боевого искусства, научившийся одерживать победы не только без оружия, но и вообще без боя, был достоин называться Мастером Жизни. На Востоке есть немало легенд о посвященных мастерах, которые мгновенно распознавали равенство своих сил и духовную общность. Не вступая в единоборство они сохраняли в душах своих мир и покой. Обретение "мира и покоя", "мира и гармонии", "мирной безопасности", "мирного сознания", смысл которых был вложен Гитином Фунакоси в название ката "Пинан", можно считать и символом Пути боевого искусства.
Затронутая "мирная" устремленность боевых искусств на Востоке выражается в естественном совмещении занятий мастеров "дзэнских видов борьбы" стихосложением, каллиграфией, живописью, чайной церемонией. Таков, например, Тэссю Ямаока — знаменитый японский мастер меча, каллиграф и философ дзэна. Однако она коренится не в особенностях эпохи и культуры, а в общем экзотерическом понимании смысла Борьбы. Еще Платон утверждал, что "война существует ради мира, а не мир ради войны". Отсюда и платоновское понимание "гимнастики", которая в античной Греции включала все виды физических упражнений, борьбу и воинские искусства. Платон возражал против профанического разделения "гимнастических" искусств (предназначенных, якобы, лишь для развития тела) и искусств "мусических", венчаемых философией (предназначенных для развития души). Античный мудрец настаивает на том, что и "гимнастика", заботясь о теле, существует "прежде всего для души", для ее возвышения и умиротворения. Интересно, что именно посвященные античности являли своей жизнью примеры органичной совместимости "гимнастических" и "мусических искусств". И Пифагор и Платон были философами, знатоками "мирных" и воинских искусств, выдающимися атлетами. Посвященным был ученик Пифагора непобедимый борец Милон Кротонский, также друг Платона философ и военачальник Архит Тарентский. Платон упоминает также пифагорейца Икка тарентийца, который был известным философом, диетологом и учителем гимнастики. Это ему, со слов Платона, гимнастика служила завесой для "прикрытия посвящения в таинства божественный учений". Стоит заметить, что античные мифы рисуют знаменитых героев Ахилла и Геракла искушенными в "мусических" искусствах. Геракл к тому же был одним из получивших мистериальное посвящение в Элевзисе.
Причудливое переплетение восточных и западных влияний наблюдается в истории средневекового западно-европейского рыцарства. Рыцарская культура в период крестовых походов близко соприкоснулась с ближневосточными эзотерическими учениями. Некоторые рыцари, прославившиеся также как поэты и певцы (трубадуры, труверы, миннезингеры), получили посвящения в суфийских орденах. Интересно, что их творчество, как и восточных поэтов-суфиев, было пропитано религиозно-мистическим восприятием и символикой, таящей за земными образами воспевание божественной Любви. Один из таких посвященных странствующих рыцарей стал прототипом "рыцаря печального образа" в знаменитом романе Сервантеса. Дон Кихот сочетает в себе черты и христианского и суфийского посвященного. В романе эта фигура трагикомическая. Подвижничество Дон Кихота есть олицетворение непримиримой борьбы "ноуменальной" сущности человеческой души со всеми соблазнами, ложью и несправедливостью "феноменального" мира. Знаменательно, что этот воин-подвижник — странствующий рыцарь. А странничество в эзотерическом символизме есть еще иносказание мытарств души в "феноменальном" мире. Вот почему комические внешние обстоятельства странствий Дон Кихота обретают внутреннюю трагическую окраску. Истоки данного символизма есть еще у Гомера, который, как и многие поэты античности, был посвященным. Недаром его "Одиссея" у неоплатоников (например, у Порфирия, Прокла) получила духовно-эволюционное истолкование — как живописание странствующей в мире "инобытия" души, возвращающейся в итоге к своему "Отцу"...
Обращение к традиции искусств Будо со всей очевидностью покалывает, что за внешними атрибутами данного рода деятельности есть органично присущий традиции скрытый план духовного содержания. Взятая в духовном измерении, традиция "дзэнских видов борьбы" или даосских ушу, обнаруживает свой эзотерический характер. С этим связано особое понимание как высших целей воспитания воинов, так и глубинного смысла воинской практики. Отсюда переосмысление воинского искусства в религиозно-философском ключе, осознание его в самом мировом духовном контексте, переключение категории "борьбы" с внешнего плана во внутренний и установление гармоничного сопряжения обоих планов при безусловном господстве духовного начала. Сравнение восточной и западной ветвей эзотерической традиции позволяет увидеть их принципиальное единство в понимании высшего смысла Борьбы как Пути самопознания в действии и Противника — как участника некоего священного ритуала, благодаря которому осуществляется поступенно "мистериальное посвящение" воинов.
Интересно, что в современном западном спорте до сих пор сохранились следы древней ритуально-игровой деятельности. Но, конечно же, глубинный ее смысл утрачен, ибо спорт в целом приобрел внешний (экзотерический) характер. Представления об идеалах состязания, о спортивной этике, чести и совести, рыцарском отношении к противнику существуют как разрозненные моральные принципы и не складываются в общую картину Духовной Эволюции человека. Нормы морали и этики спортивного поведения отражены в правилах единоборств, призванных исключить наиболее опасные приемы, способные причинить увечья противнику или даже стать причиной его смерти. Однако спортсмены, тренеры и организаторы спорта знают этому подлинную цену. Тренеры подсказывают своим подопечным, как обманывать судей, выполняя приемы на грани "фола". И "мастера спорта" обязаны овладеть ими, чтобы добиваться победы. Заодно они усваивают и соответствующую "мораль". Бешеная конкуренция в спорте диктует "волчьи законы", которые не только деморализуют спортсменов, но и приводят их к физическому разрушению. Не будет преувеличением назвать использование допингов и анаболиков "чумой" современного спорта.
Готовность спортсменов жертвовать своим здоровьем и причинять вред сопернику во имя славы и наград вступает в вопиющее противоречие с провозглашаемыми возвышенными идеалами "олимпийского движения" и его лозунгами. При этом, если один из общепризнанных принципов олимпийского спорта — "Важна не победа, а участие", — все же задает (пусть слишком обобщенно) верную ориентацию, то наш доморощенный пресловутый лозунг — "От значка ГО к олимпийским медалям"— является блистательным примером чисто внешней мотивации и духовного уродства. Недаром, проходя духовно бессмысленный путь "от значка ГО к олимпийским медалям", многие чемпионы не находят смысла и на вершине спортивных достижений. Редкие исключения лишь подтверждают правило. Характерным исключением, например, было "озарение" одного из наших чемпионов мира по классической борьбе (конца 60-х годов). В узком круге друзей он признался, что только на пьедестале в США он впервые задался вопросами: "Зачем я здесь стою?" и "Что же дальше?" Застигнутый этими мыслями врасплох, он испытал шоковый эффект, подобный дзэнскому озарению. С момента пробуждения и начались его интенсивные духовные поиски. А сколько чемпионов и мастеров спорта продолжает "спать" — всходя на вершину и спустившись с нее?..
Для того, чтобы наглядней представить и лучше понять, какие духовные потери понесли современный спорт и "олимпийское движение", следует обратиться к их древнейшим истокам — "всегреческим играм", из которых более всего известны Олимпийские, а также Пифийские и Истмийские игры. Конечно, было бы ошибочным прямолинейно "противопоставлять современный спорт и "всегреческие игры" как экзотерический и эзотерический институты. "Всегреческие игры", помимо внутреннего, духовного плана содержания имели, естественно, и план внешней мотивации. Однако помимо того, что оба плана принимались во внимание, духовный смысл "всегреческих игр" имел преобладающую и безусловную ценность.
Античная традиция сохранила воззрения на Игры как на уподобление жизни, в которую вовлечены различные по духовному уровню категории людей. Мы находим их у Диогена Лаэрция. Он сообщает об уподоблении рода человеческого людям, собравшимся на "всегреческие игры", отмечая в отношении к ним принципиально разные позиции. В одном случае преобладает внешняя, корыстная мотивация, в другом — внутренняя, философская. Как на "всегреческих играх" одни соревнуются ради почестей и славы, другие приходят туда, чтобы выгодно продать или купить, лучшие же — для того, чтобы наблюдать за всем этим, так и в жизни: "одни служат славе, другие деньгам, те же немногие, кто, пренебрегая всем этим, занимается изучением природы, называют себя любителями мудрости, т.е. философами". Заметим, что быть философом, согласно Пифагору (впервые использовавшему данный термин), значит не что иное как "уподобляться Богу", который только и владеет искомой Мудростью.
Древние "всегреческие игры" имели очевидную мирную устремленность. Современный лозунг "О, спорт, ты — мир", находил в Играх буквальное подтверждение. Когда начинались Игры, прекращались войны. Однако, в отличие от современных, древние Игры служили еще символом одного из важнейших духовных принципов, который был сформулирован Платоном: "война ради мира, а не мир ради войны". Игры имели священный характер, посвящаясь определенным богам. Согласно мифам, Игры освящал своим присутствием лучезарный Аполлон Гиперборейский — владыка Мировой Гармонии, целитель душ и вождь посвященных. Таковыми же были, в той или иной степени, устроители и участники Игр. Символично, что в мирных состязаниях сходились не только борцы и панкратисты, но также поэты, музыканты, певцы, ораторы, философы. Как участники единого ритуала, имеющего оттенок мистериального действа, они олицетворяли борьбу противоположных сил, устремленную к Высшей Гармонии. То, что представало на внешнем зримом плане, по магическому закону всеобщей "симпатии" должно было вызывать соответствующий отзвук в "мире невидимом", в мире идеальных сущностей.
Эзотерическое понимание Игр как священного ритуала наделяло посвященных соперников чувством высокой духовно-приветственной ответственности. Бойцы, готовясь к состязаниям, подвергали себя всемереному очищению — соблюдая предусмотренную диету, воздержание, стремясь освободиться от эгоистических и корыстных желаний, чреватых озлобленностью или ненавистью к противнику. Примечательно, что атлеты-пифагорейцы, отличавшиеся особо добродетельным образом жизни, прославились своими успехами на Играх, а общий духовный подъем жителей пифагорейских центров "Великой Греции" (Южной Италии), прежде всего Кротона, Метапонта и Тарента, способствовал их военным успехам. Удивительно ли, что победители Игр, олицетворяя подражание идеальным, божественным образцам, удостаивались поистине божественных почестей? Ведь они являли собой героев, т.е. полубогов. Эзотерическую этимологию слова "герой", Платон раскрывает в своем диалоге "Кратил", связывая его по смыслу со словом "эрос". Посвященные видели в героях плоды божественной Любви к смертным. Появление героев среди людей означало пришествие богоподобных подвижников и учителей, т.е. существ, находящихся на более высокой ступени эволюции. Вот кем должны были видеться людям сведущим "лучшие из лучших" на "всегреческих играх"!
Признаки священного ритуала в древних Играх указывают на важную (если не господствующую) роль в них внутреннего, духовного плана содержания. Современная эстафета передачи олимпийского огня есть слабый отзвук былой одухотворенности всегреческих состязаний. Олимпийский огонь — это огонь божественный, непалящий, духовный. Символическими памятниками Огню стали египетские пирамиды, с которыми связаны таинственные ритуалы мистериальных посвящений. Недаром также духовным (а не астрономическим) символом античного космоса стал находящийся в его центре пылающий вселенский Очаг (Гестия). Вечно пламенеющий Очаг есть центр духовного притяжения для всех "искателей мудрости", на каких бы путях не свершался их поиск...
Духовная устремленность повсеместно и вовсе времена требовала подвижничества и героических усилий (в обозначенном эзотерическом смысле). Это должно быть понятно. Однако нужен еще решительный поворот и даже "взрыв" сознания, чтобы оно расширилось за пределы внешних ("феноменальных") проявлений боевого искусства, особенно каратэ, которое сегодня смыкается со спортом. Критерием такой подготовленности сознания является его способность постоянно удерживать скрытый план духовного содержания в любых проявлениях практики боевого искусства, касаясь тем самым "ноуменальной" и сферы Истинного Бытия. При этом, на определенном этапе осознания Пути. При этом, на определенном этапе осознания Пути, должна быть уяснена его духовная цель и сложиться система представлений, позволяющий видеть во внутреннем плане содержания боевого искусства закономерные связи. В нашем случае для осмысления Борьбы и Противника в духовном измерении необходимы соответствующие вехи и ориентиры для пересмотра религий боевого искусства. Попытаюсь сделать это беглыми штрихами.
Итак, анализ проблемы позволяет заключить, что в идеале Путь Будо-каратэ есть Путь самопознания, а его адепты — "искатели мудрости" и "стражи Божественного Закона". Если принять данную эзотерическую концепцию, то, по мере обретения соответствующего духовного опыта, привычные явления и отношения изменят свой облик, представят в духовном измерении и в своем идеальном значении. Вот некоторые из важнейших значений.
Школа Кекусинкай есть "общество", "союз", а точнее "братство". Общение "посвященных" членов школы — это обнаружение духовного родства. В таком общении основной тон задают "внутренние люди", т.е. носители божественного начала в каждой человеческой душе. Иерархия школы в содержательном плане — это иерархия мастерства и духовной зрелости, соответствующая определенным ступеням посвящения. В организационном плане эта иерархия выглядит несколько иначе и может быть уподоблена церковной, где есть служители и служащие, чины и чиновники...
3ал для занятий — "додзе", т. е. место, где ищут Путь. Это "храм" боевого искусства, где возносятся молитвы (чтение клятвы додзе, сеансы медитации), произносятся "проповеди" (наставления учителя), соблюдаются "ритуалы" (этикет додзе), идет повседневная служба (тренировки). Зал — это школа этикета, ритуала, духовно-нравственного воспитания последователей Будо-каратэ.
Один из "священных ритуалов" Будо-каратэ связан с кумитэ. Здесь есть свои ступени "посвящения" и подготовки сознания к работе и озарениям в экстремальных ситуациях. Это учебные кумитэ, спарринговые тесты, бои в нокдаун-турнирах, наконец, реальные бои, проводимые "на грани жизни и смерти". Учебные кумитэ и спортивные поединки, ограниченные правилами, являются самыми типичными "ритуалами" школы. Вот почему, когда Ояма говорит о возможности "ритуального" боя даже с братом или отцом, то за этим — признание кумитэ как "мистериального посвящения", где противник выступает союзником на Пути самопознания. Что же касается опасных боев без правил, на необходимости которых настаивает Ояма, то это тоже еще "ритуал", хотя и почти смыкающийся с жизнью. Почти, поскольку все опасные поединки включая бои с быками, у Оямы были результатом осознанного выбора. Иными словами, имея максимально непредсказуемый характер, сами по себе они были планируемыми и ожидаемыми. Это последняя ступень готовности мастера к любой неожиданной экстремальной ситуации, где должно спонтанно проявиться все его владение искусством и духовная зрелость.
Пожалуй, наибольший интерес может иметь эзотерическое истолкование "ритуала" проведения контактного боя в нокдаун-турнире. В центре внимания здесь должен быть поклон, который в дзэне рассматривается как едва ли не самая важная духовная практика. Говорят, что даже перед смертью, когда человеку уже ничего не остается, он должен быть готов поклониться. Поклон — это не просто знак уважения к официальным лицам турнира, к рефери и противнику. Это символ преодоления своего "эго" и духовной открытости бойца. Совершая поклоны на татами, боец включается в "ритуал", который имеет множество планов. Один из важнейших планов — это отношения с судьями, другой — с противником. Все судьи, и прежде всего рефери, выступают глашатаями Истины. Их долг и задачи в идеале также стремиться от эгоистических мотивов в вынесении решения (когда его приходится взвешивать на весах справедливости). Это нелегко, как нелегка любая духовная работа, тем более коллективная. Ее ближайшая цель — привести отношение между судьями и бойцами в гармоничное состояние. Следует заметить, что ритуальный характер проведения боя на татами превращает его в коллективную духовную практику. Она требует не только понимания, но и искусства участвовать в "ритуальном действе", владения церемониалом, а значит соответствующих упражнений. Необходима особая четкость и слаженность действий судейской бригады, рефери и бойцов, сдержанность и достоинство в поклонах и иных формах поведения. Все это создает не только внешний эстетический эффект, но и является показателем определенного уровня гармоничности взаимодействия участников.
Отношения между противниками заслуживают более развернутых пояснений, поскольку имеют прямое отношение к заявленной теме. Прежде всего, освобождаясь от цепей "эго", боец возвышается до сверхличного состояния сознания. При этом противник как личность исчезает. В мистериальном ритуале посвящения уже не важно кто есть противник — враг, друг, брат или отец. Достижение освобожденного сверхличного состояния сознания в принципе исключает ненависть к противнику (как и любые иные чувства в ходе боя). Однако вне боя, т.е. в личностном плане, противник заслуживает уважения, благодарности и любви, искренних проявлений дружеских чувств. Как непременный участник совместного "искания мудрости", противник становится союзником и всегда учителем — создавая препятствия, без преодоления которых невозможен интенсивный рост самосознания и духовного созревания. Это и есть позиция "истинного", "божественного", т.е. "внутреннего" человека в душе, возвышающего свой голос вопреки возможным эгоистическим доводам человека "внешнего".
Узреть смысл Борьбы и Противника в духовном измерении — значит испытать некое озарение. В сверхличном восприятии и божественном освещении сразу устраняются все препятствия, для объединенного сознания неодолимые. Конечно, и обыденное сознание, следуя вечному зову "истинной" части души, стремится к божественному. Но, оставаясь непросвещенным, оно творит себе кумиров. Посвященный же отторгает их от себя, что также есть аксиома эзотеризма. Согласно Плотину, открывший путь к прямому мистическому контакту с божеством, оставляет изваяния богов у входа в святилище. То же Плотин не без основания заявляет, что ему нет нужды ходить к богам в храм, ибо они сами приходят к нему. Здесь ключ к пониманию парадоксальных дзэнских призывов: "Убей Будду, убей патриарха" или сходных призывов адепта дзэна и Буси-До в "Хагакурэ": "Убейте богов, если они станут на вашем пути" или знакомой христианской заповеди: "Не сотвори себе кумира"...
Надеюсь, что столь сильная концентрация внимания на скрытом плане духовного содержания традиций искусств Будо внесла определенные изменения в привычные обыденные представления о Борьбе и Противнике. Неподготовленное сознание возможно будет выталкивать новые смысловые элементы, как слишком "идеальные", если не "идеалистические", т.е. далекие от реальной жизни. Однако признание чего-то "идеальным" вовсе не означает его оторванности от "материи" повседневности. Разве идеальные воззрения даосов не нашли полное и последовательное выражение во всех внешних проявлениях практики ушу? Разве то же самое не случилось с "дзэнскими видами борьбы"? Разве Масутацу Ояма, провозгласив идеалы Кекусин Будо-каратэ и одухотворяя его практику, пренебрег внешним планом ее реализации (создания международной организации, неутомимая пропаганда и пр.)? Конечно нет, идеалы, как и весь внутренний скрытый план духовного содержания традиции Будо-каратэ, обнаруживает свой смысл лишь в сопряжении с планом внешним, явным. И, дай Бог, чтобы это сопряжение было сбалансированным и гармоничным в духовной тональности. Ибо, в конечном счете, наша Школа такова, какой мы ее видим и будет такой, какой мы ее захотим видеть.
Виктор Фомин
"Кёкусинкай каратэ в России: дайджест", 1995 г.
25.04.2005
"Кёкусинкай каратэ в России: дайджест", 1995 г.
25.04.2005